«Ой-вэй, – подумал он, успокаиваясь. – Да, знаю: она мне не подходит. Но ведь я спрашивал не об этом. Зачем оракулу понадобилось напоминать? Эх, злая моя судьба – встретить ее, влюбиться и до сих пор не разлюбить».

Джулиана – самая красивая из его бывших жен. Черные как сажа брови и кудри, испанская кровь, выдающая себя в оттенке кожи и яркости губ. Упругая, бесшумная походка. Она носила бело-коричневые кожаные туфли, старенькие, еще со школы. Да и вся ее одежда была изношенной, застиранной. Проклятая бедность – такой яркой женщине приходилось одеваться в хлопчатобумажный джемпер, суконный жакет на молнии, юбку из коричневого твида и короткие носочки. И она злилась на Фрэнка и на себя, говоря, что выглядит так, будто собралась играть в теннис или того хуже – собирать в лесу грибы.

Фрэнка, когда он сошелся с Джулианой, больше всего притягивало ее сумасбродство. А еще загадочная улыбка Моны Лизы, сбивавшая с толку незнакомых мужчин – пока они гадали, можно ли на эту улыбку ответить приветствием, женщина грациозно проскальзывала мимо. И была она столь обаятельна, что мужчины все-таки чаще здоровались, чем молчали. Поначалу Фрэнк списывал это на ее слабое зрение, но потом стал считать такую манеру невольным проявлением тщательно маскируемой глупости. И в конце концов эта привычка неизвестно для чего давать посторонним мужчинам надежду, как и привычка внезапно отлучаться по каким-то там таинственным делам и возвращаться без объяснений, стала злить его. Но даже перед самым расставанием, когда они часто ссорились, он считал ее не чем иным, как уникальным божьим творением, в самом прямом смысле этих слов, – творением, сошедшим в его жизнь по соображениям, которые так и останутся загадкой. То ли интуитивное понимание небесной сущности Джулианы, то ли просто слепая вера не позволяли ему смириться с потерей этой женщины. Все время казалось, она где-то рядом, как будто и не уходила. Или как будто ее тень бродит по комнате – Джулиана постоянно искала то одну, то другую вещь. И тень делалась плотнее, стоило Фрэнку взять в руки оракул.

Сидя на кровати в окружении холостяцкого беспорядка, Фрэнк Фринк подумал о том, кто еще в громадном и сложном Сан-Франциско в этот самый миг обращается к оракулу за советом. И какой ответ получит он? Неужели такой же мрачный? Неужели и для него столь же неблагоприятны обстоятельства Момента?

Глава 2

Как раз в эту минуту обратиться к священной Пятой книге конфуцианской мудрости, к даосскому оракулу, носящему в веках имя «И-цзин», или «Книга перемен», решил господин Нобусукэ Тагоми. Около полудня у него появились тревожные мысли насчет встречи с мистером Чилденом, до которой оставалось менее двух часов.

Его офис располагался на Тэйлор-стрит, занимая двенадцатый этаж здания «Ниппон таймс», возвышавшегося над заливом. Стеклянные стены открывали вид на суда, проходящие под мостом Золотые Ворота. Как раз сейчас за Алькатрасом появился сухогруз, но господину Тагоми было не до него. Подойдя к стене, он потянул за шнур и опустил бамбуковые жалюзи. Просторный кабинет заполнился приятным сумраком, теперь не надо щуриться от резкого света, и размышлять легче.

«Не в его силах угодить, – подумал Тагоми о Чилдене. – Что бы он ни принес, впечатления товар не произведет. Следует четко понимать это. Но по крайней мере, у гостя не будет серьезной причины для недовольства. Мы не оскорбим его безвкусицей, выберем самый лучший подарок».

Гость летел шикарной стратосферной ракетой. До посадки в аэропорту Сан-Франциско нового немецкого «Мессершмитта-9Е» оставалось всего ничего. Тагоми ни разу не доводилось путешествовать на подобном лайнере, но все же, догадываясь, сколь эффектное зрелище его ожидает, он дал себе слово встретить Бэйнса с самым невозмутимым видом. Решив потренироваться, он встал перед большим, от пола до потолка, зеркалом, изобразил на лице равнодушие и полускуку, вгляделся, не выдает ли какая-нибудь черточка его истинных чувств.