Я вдохнула воздух ей в легкие. Рот у нее заполнился кровью.

Все кончено.

– Помогите… – раздался дрожащий женский голос.

Он звучал где-то рядом. Я вдруг почувствовала себя вконец разбитой. Даже пара шагов казалась подвигом.

Хромая, заковыляла в нужную сторону. При каждом движении ребра пронзало болью. Горло сводило. Глаза жгло огнем.

– Помогите, – снова всхлипнула женщина, когда я наконец добралась до нее.

Это была та самая беременная, которая перед крушением гладила живот. Волосы у нее теперь слиплись в кровавые сосульки. По джинсам и сиденью растекалось большое красно-черное пятно.

– Я ее потеряю, да?

В глазах у нее застыли слезы.

– Вам нужно наложить жгут, – выдохнула я, понимая, что говорит она отнюдь не про ногу.

На бедре зияла глубокая рана. Из нее торчал осколок металла. По пальцам, которыми женщина инстинктивно зажимала края, текла кровь. Я сняла с нее кардиган и обвязала вокруг ноги. Не самый годный вариант, конечно; Дункан за такую первую помощь надавал бы мне по шее, но все лучше, чем ничего. Может, хоть так бедняжка не истечет кровью…

– Как вас зовут? – спросила она, когда я затягивала узел.

– Зиба. Зиба Маккензи.

– А я Лиз Картрайд. Скажите моему мужу, что со мной случилось, хорошо? Скажете? Пожалуйста. Я вас прошу.

– Сами скажете, когда выберетесь. Вам ясно?

Она кивнула, и я затянула узел потуже.

– Вот. Прижмите здесь рукой и надавите, – велела я, оглядывая вагон в поисках других уцелевших.

Тогда-то я ее и увидела – католичку. Она лежала на полу. Я заковыляла к ней.

– Эй… – Я взяла ее за плечо. – Вы как?

Глупый вопрос. И так ведь понятно. Видимых травм у нее не было, но веки у женщины дрожали, на шее наливался огромный кровоподтек, а на бедре росла гигантская опухоль. Налицо повреждение внутренних органов. Я ничего не смогу для нее сделать.

Вздохнув, я невольно обвела вагон взглядом, высматривая тех, кому еще можно помочь. Однако у женщины были иные планы.

Она схватила меня за руку и крепко сжала пальцы. Лицо у нее побелело, глаза распахнулись. Правда, глядела она не на меня. Куда-то за спину.

Я могла бы вырваться, но тут она повернула голову. У нее были глаза Дункана. Такие же серо-зеленые, как горные озера. Поэтому я встала на колени и обхватила ее лицо ладонями.

Оставаться с ней – против всяких правил. Вокруг много других пострадавших, которым моя помощь нужнее. Теперь без разницы. Я больше не служила в спецназе и не могла оставить эту женщину умирать в одиночестве.

Порой она содрогалась всем телом, словно сквозь нее пропускали разряд тока.

– Все хорошо, – повторяла я. – Я здесь.

Пусть она слышит мой голос. Не важно, что я говорю, главное – его звучание. Пусть знает, что не одна.

Женщина силилась что-то сказать.

– Он…

Она замолчала, дернулась и снова открыла рот. Зашептала совсем неразборчиво.

– Не понимаю, – отозвалась я, наклоняясь ближе. – Что вы хотите?

Она посмотрела прямо на меня, схватила за руку и глубоко вдохнула, словно перед нырком в воду.

– Это он сделал… Ты должна кому-то рассказать.

– Кто он? – не поняла я. – Что сделал?

– Прошу… – выдохнула она и затихла.

Женщина держалась до последнего, чтобы передать мне свою просьбу. Беда в том, что я совершенно не представляла, о чем речь.

Глава 4

Когда на место происшествия прибыли первые бригады спасателей в касках и жилетах, я расстегивала обгоревшую одежду на девочке-подростке, чтобы ткань не травмировала ожоги третьей степени. Кожа на руках у нее была восковой, красной, вся в волдырях.

– Нужна марля и холодные компрессы, – крикнула я, махнув над головой, чтобы привлечь внимание.