Я еду куда велено и паркуюсь на свободном месте. Оглядываюсь на других родителей, направляющихся к входу. У всех похожее выражение лица: шок, ужас, паника. Журналисты толпятся в сторонке, пока еще уважая личное пространство родителей. Но это ненадолго, знаю по опыту.

Хватаю телефон и открываю приложение. Метки указывают, что дети все там же: школа Кресент-Вью. Но это не значит, что они и в самом деле там. На учебных занятиях по эвакуации их учат отключать телефоны или выбрасывать, если это может выдать местоположение. Дети могли убежать и оставить мобильники в школе.

Если б я могла попасть в школу и спасти их, так и поступила бы. Если б могла пробраться в кампус и не быть пойманной полицией, уже попробовала бы это сделать. Но остается только сидеть и ждать. Ненавижу чувство беспомощности. Я привыкла действовать. Привыкла противостоять опасностям. Но прямо сейчас я могу только закрыть глаза и снова и снова шептать про себя: «Пожалуйста, пусть с вами все будет хорошо. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…»

Как раз в этот момент телефон гудит: сообщение. От Ланни. Сердце подпрыгивает в груди.

Заперлись в классе. Кто-то стреляет в школе. Я в порядке. Люблю тебя, мама.

Впиваюсь взглядом в экран, испытывая одновременно облегчение и ужас. С ней все в порядке, слава богу. Но она по-прежнему в опасности. А я ничего не могу сделать… Ненавижу это чувство беспомощности.

Начинаю набирать ответ, но внезапно понимаю: это может быть опасно, если Ланни не выключила звук. Хочу написать Коннору и убедиться, что он тоже в порядке, но не делаю этого по той же причине. Нельзя выдать его местонахождение, если он скрывается.

Мысль, что мой мальчик прячется от стрелка, вызывает новый приступ тошноты. Справившись с ним, звоню Сэму. Он нужен мне. Нужно услышать его голос.

Он отвечает. Судя по его непринужденному тону, Сэм не знает о стрельбе. И тут я понимаю, что не поставила на его телефон обновление школьной системы оповещения, чтобы он тоже был в курсе новостей.

– Я сейчас в общественном центре через дорогу от школы Коннора и Ланни, – сама удивляюсь, насколько четко и спокойно я это говорю. – В школе, скорее всего, стрелок. Дети заперты внутри. Ланни прислала сообщение, а Коннор – нет.

Просто слова. Бесполезные факты. Внутри меня бушует буря. Хочу разрыдаться, но не могу. Что-то останавливает меня, заставляет говорить бодро и держать себя в руках. Хоть я и не контролирую ситуацию. От слова «совсем».

Короткая гнетущая пауза. Затем Сэм отвечает:

– Приеду сразу, как смогу.

Он не тратит время на банальности: говорит именно то, что мне нужно услышать, и отключается.

В общественный центр съезжаются родители учеников. Выхожу из машины и присоединяюсь к ним. На входе молодая женщина со слезами на глазах спрашивает меня, что происходит. Я не могу ответить, потому что сама не знаю. Просто, подчиняясь порыву, беру ее за руку и чувствую, как ее тело содрогается от неподдельного ужаса. Она сжимает мою руку и плачет.

Несколько полицейских на входе записывают наши фамилии и имена детей. Какой-то громогласный здоровяк пытается выведать у них как можно больше, но никто ничего не знает. Все напряжены, злы, напуганы. Как только полицейские записывают мою фамилию, меня проводят в большой конференц-зал, где уже расставляют стулья.

Инстинктивно озираюсь по сторонам в поисках выходов и других способов выбраться отсюда, на всякий случай мысленно выстраивая самый короткий маршрут. И тут замечаю, что в зале нет окон. Значит, не хотят, чтобы мы увидели тела, если их понесут в стоящие через дорогу машины «Скорой помощи».