Через два часа таксист высадил меня около его дома. Я поднялась на второй этаж, нажала на кнопку звонка, дождалась, пока мне откроет незнакомая пятнадцатилетняя девчонка, и только тогда вспомнила, что Сеньки здесь нет, потому что он уже несколько месяцев как мертв, и я это знала. Вопль, вырвавшийся из моего горла, был отчаянным воем сошедшей с ума собаки, обнаружившей, что ее долго кормили, холили и ласкали лишь затем, чтобы в итоге нарезать из нее тонкие полоски мяса и замариновать их в соевом соусе, а единственный пес, с которым она могла поделиться своим страшным открытием, – сгнившее чучело со стеклянными глазами.

Глава 2

Татьяна раздела Матвея, запихнула шапку в рукав его куртки и бросила взгляд на прелестную девочку, сидевшую рядом. Пока ее мать трещала, прижав плечом к уху трубку сотового телефона, девочка расправляла многоярусные оборки розового платья, казавшегося стеклянным: одну за другой, вдумчиво, неторопливо… И походила то ли на куклу, наряженную принцессой, то ли на принцессу, наряженную куклой.

К девочке подскочил мальчуган лет шести в костюмчике, с галстуком-бабочкой, и оба принялись оживленно болтать, причем девочка точно так же наклоняла голову, как ее мать, хмурила брови и взрослым жестом то и дело поправляла у мальчугана бабочку, и без того сидевшую ровно.

«Все дети как дети, – грустно размышляла Таня, одергивая на сыне джемпер, как всегда, собравшийся где-то под мышками и из симпатичной вещицы превратившийся в невнятную тряпочку, – наряжаются, красуются, общаются! Один мой…» Она не договорила про себя и только красноречиво взглянула на Матвея.

Мальчик сидел молча и явно скучал. Его не интересовали ни другие дети, ни оживленная суматоха возле лотка с заманчивыми детскими глупостями вроде париков, карнавальных масок и волшебных палочек, ни даже буфет, хотя Татьяна пообещала ему купить любое пирожное, какое он захочет. Он послушно сложил руки на коленях и ждал, когда же мама наконец уведет его куда-нибудь из этого шумного, суетливого и весьма бестолкового места.

– Посиди, подожди меня, – сказала Татьяна, примеряясь к очередям в гардероб, – я сейчас.

Когда она вернулась, девочку в розовом сменила девочка в красном, а Матвей так и сидел, безучастно глядя перед собой.

– Послушай, – начала она, чувствуя, как в ней закипает беспричинная злость, и всеми силами стараясь подавить ее, – а ты вообще хочешь идти на спектакль?

– Ну-у-у… хочу, – без энтузиазма ответил сын.

– Вот и пойдем! – приказала Татьяна, хотя секунду назад решила, что сейчас же, немедленно, отведет его домой без объяснения причин, и пусть он там сидит с выражением лица «мне ничего от вас не надо».

– Пойдем, – согласился Матвей, поднялся и вопросительно посмотрел на нее: – Куда идти?

Он видел, что мать рассержена, но не понимал почему. Да ему было и не до того, чтобы обдумывать причину, потому что среди большого скопления детей и взрослых он всегда чувствовал себя неловко и, если признаться честно, чуточку боялся. Он, конечно, тщательно скрывал свой страх от матери, и даже от самого себя скрывал опасения, что его заберут чужие взрослые – возьмут деловито за руку, как будто он их сын, и уведут в свою семью. А оттуда он уже не сможет сбежать, потому что все время забывает номер квартиры, и мама ругает его за это. А она, наверное, будет бегать, искать, сначала начнет зло ругаться, а потом испугается, как всегда бывает, но в конце концов подберет себе другого мальчика и успокоится. Решит, что теперь этот мальчик будет ее сыном.