В течение последующих недель, а затем и месяцев она мучилась всеми возможными вопросами. Не переставала убеждать себя, что Брэди похищен. Доказывая, что он не мог вот так взять и сбежать из их совместной жизни. Так поступали некоторые мужчины, являя романтичное малодушие, достойное былых времен, но здесь был явно не такой случай. Тогда она стала колебаться, какой вариант все-таки «предпочтительнее»: похищение силой или добровольное бегство с супружеского ложа, поэтому обратилась к психотерапевту; курс длился восемь месяцев. Год спустя Брэди так и не нашелся, на его персональных счетах не было замечено никакого движения денежных сумм, родители и сестра тоже не знали о нем ничего. Сомневаясь и задавая себе невероятное количество вопросов, каждый раз, когда взгляд падал на вторую подушку на кровати, Аннабель продолжала жить в одиночестве. Из одиночества родилось желание расследовать дела, связанные с похищениями или исчезновениями, случавшимися в ее округе, несмотря на то, что они были крайне редкими и обычно связанными с проблемой невнимательного присмотра за ребенком. Втайне она надеялась, листая дела, однажды наткнуться на имя мужа, по крайней мере, понять, почему он мог уйти. Узнать истину.

И больше не страдать…

* * *

Неизвестную с окровавленным черепом принял методистский госпиталь, и Аннабель устроилась в его холле возле телефона. Несмотря на поздний час, она решила обзвонить все психиатрические центры Нью-Йорка и начала с больниц Кингсборо, Вардайленда и Дартмура, пытаясь выяснить, не сбегала ли от них пациентка. Как она и ожидала, на телефонные звонки никто не ответил. К двум часам ночи одетый в зеленый халат врач подошел к ней, поправляя очки и протирая глаза, видимо, болевшие от недостатка сна.

– Вам известно, кто она? – спросил доктор скептическим тоном.

Аннабель ответила отрицательным жестом.

Доктор вздохнул и продолжил:

– Ладно. Мы только что закончили ее осматривать, она все еще в шоке и переживает гипотермию, но в целом все нормально. Сейчас она без сознания.

Несмотря ни на что, врач выглядел заботливым. Две морщинки справа и слева от носа свидетельствовали, что он пребывает в некотором затруднении.

– Она проглотила большое количество какого-то наркотика, – добавил он, – Поэтому анализ крови может быть неточным. Я предпочел бы это выяснить. Мы сможем узнать больше завтра утром.

Аннабель кивнула, засунула руки в карманы – холод и усталость начали наваливаться на нее. И проговорила:

– Я спрашиваю себя, что же с ней произошло, доктор. Когда я обнаружила эту… рану на голове, я почти надеялась, что эта женщина сбежала из психушки – это бы все объяснило.

Врач посмотрел на нее, потом перевел взгляд на свои ноги:

– Маловероятно, детектив. Не думаю, что она сама себе это сделала, в смысле, я говорю о ее… – Он показал на свой собственный череп. – В общем, о коже на голове.

Он пытался справиться с замешательством, подыскивая слова, потом продолжил:

– Ее изнасиловали. Несколько раз. Заметны повреждения, которые явно наносились подряд в течение нескольких дней. Мы нашли даже сперму.

Аннабель провела рукой по волосам. Не оставалось сомнений, что речь идет об уголовном деле.

– Мы составили предварительный отчет для вашей базы данных ДНК. На ее теле следы многочисленных ударов, оно все в ссадинах и кровоподтеках…

В задумчивости врач наморщил нос. Морщины обозначились еще более явственно.

– Что? – забеспокоилась детектив. – Что еще?

– У нее… У нее отметина на левом плече, типа татуировки.

– Хорошо, – с облегчением выдохнула Аннабель, ожидавшая явно не этой информации. – Может быть, это пригодится нам, чтобы установить ее личность. Завтра сделаем фотографию.

– Нет, это не совсем татуировка. Это знак, сделанный недавно, еще не зарубцевавшийся, он еще кровоточит. Думаю, делал непрофессионал, вероятно – китайскими чернилами и иглой, как в тюрьме.

Лицо Аннабель тут же потемнело.