И у меня из глаз летят искры.

«А у малышки тяжелая рука», – проносится в голове, пока я удивленно прикладываю ладонь к звенящей от боли щеке.

В этот момент она возвращает свой шлем на прежнее место, выжимает сцепление, врубает первую передачу и резко рвет с места.

– Эй, – только начинаю говорить я, оборачиваясь ей вслед.

И вижу, как она ударяет левой ногой в бак моего Ducati. Байк заваливается на бок с глухим тупым звуком. Фоном к нему слышится треск пластмассы. А эта стерва, не дожидаясь моей реакции, пулей уносится прочь – в темноту летней ночи.

Выругавшись, медленно подхожу к мотоциклу. Поднимаю и осматриваю его. Треснул правый обтекатель двигателя, замят глушитель.

– Вот сука!

Сажусь, завожу мотор, надеваю шлем, убираю подножку и срываю мотоцикл с места. Сильно закладываю вираж, набираю скорость и вторгаюсь в темноту ночных улиц злым ревом мотора.

На таком видном байке ей не остаться надолго незамеченной в городе. И уж точно не спрятаться от моей ярости.

Эта ночь больше не кажется мне обычной.

Марта

Паркую байк прямо на подъездной дорожке и остервенело сдираю шлем с головы.

– Придурок!

Не знаю, почему меня все еще трясет. Может, я не была готова к тому, что ударят?

И пусть это был просто тычок, всего лишь легкий удар по корпусу гермака[1], но он сработал как искра, вспыхнувшая в сознании. «Никто. Больше никто и никогда не посмеет тронуть меня! Я не позволю. Клянусь. Лучше сдохну, чем допущу повторение этого ужаса».

Вешаю шлем на багажник, опускаю голову, упираюсь руками в сиденье и дышу. Вдох, выдох. Медленно считаю до десяти. Психолог рекомендовала этот способ, чтобы быстро привести дыхание в порядок. Ни черта не помогает! Будь она проклята со своими внушениями! Ни один ее совет не работает, стоит мне только вновь окунуться в черноту воспоминаний.

Закрываю глаза, и в памяти вновь вспыхивают картинки.

Безупречное лицо, неистово перекошенное от злости. Сверкающие гневом зеленые глаза – взгляд самого дьявола. Парень только приближается, а его ненависть режет меня на расстоянии. Мне довелось испытать много боли в своей жизни, но в последние месяцы я расслабилась и начала забывать, что значит быть жертвой. И вот этот удар.

Моя голова дергается от неожиданности. Уши закладывает от хлопка по пластмассовому корпусу шлема. Парень ждет ответа, недовольно и даже брезгливо поджав красивые губы. Я прихожу в себя, рассматривая сквозь темное стекло тонкие морщинки, исказившие его рот гневной улыбкой-гримасой. Пожар в груди разгорается, и моя собственная злоба выстреливает наружу.

Сдергиваю гермак, размахиваюсь – бах! И крепкая, увесистая пощечина оседает пылающим ожогом на щеке парня. Вижу, как в искреннем удивлении взлетают вверх брови. Надо бежать, чтобы не получить сдачи. Но я, будто окутанная наркотическим облаком, застываю и не могу оторвать от него глаз. Каждое движение этого хама – будь то легкое дрожание век или озадаченный поворот головы, – словно гипнотизирует меня.

«Никто не смеет тронуть меня! Больше никогда». Я буду царапаться, буду кусаться и биться за свою свободу до последнего вдоха. И он должен знать это.

Поэтому я – с высоко поднятой головой – выдерживаю ледяной взгляд парня. Его лицо – очень близко, и мы смотрим друг на друга всего пару секунд, но тянутся они, кажется, вечность.

Грубиян уверен в себе, но и я теперь – совершенно другой человек. И не намерена терпеть унижения. Не дожидаясь ответного удара, я делаю то, чего мне хочется сейчас больше всего – стираю самодовольный оскал с его лица: быстро надеваю шлем, резко срываю мотоцикл с места и мощным пинком сбиваю его байк с подножки.

– Вот сука! – доносится в спину.

Но слова тонут в рычании двигателя. Я врываюсь в прохладу летней ночи с улыбкой, и момент триумфа сладким послевкусием на целую минуту остужает разгоревшийся в груди пожар. Скорость исцеляет меня, паника немного отступает.